МУЗЫКА 

Я в комнате той,
      на диване промятом,
где пахнет мастикой и кленом сухим,
наполненной музыкой и закатом,
дыханием,
      голосом,
            смехом твоим.
Я в комнате той,
      где смущенно и чинно
стоит у стены, прижимается к ней
чужое разыгранное пианино,
как маленький памятник жизни твоей.
Всей жизни твоей.
      До чего же немного!
Неистовый,
      жадный,
          земной,
             молодой,
ты засветло вышел.
       Лежала дорога
по вольному полю,
      над ясной водой.
Все музыкой было —
      взвивался ли ветер,
плескалась ли рыба,
            текла ли вода,
и счастье играло в рожок на рассвете,
и в бубен безжалостный била беда.
И сердце твое волновалось, любило,
и в солнечном дождике смеха и слез
все музыкой было,
       все музыкой было,
все пело, гремело, летело, рвалось.
И ты,
   как присягу,
        влюбленно и честно,
почти без дыхания слушал ее.
В победное медное сердце оркестра
как верило бедное сердце твое!
На миг очутиться бы рядом с тобою,
чтоб всей своей силою,
            нежностью всей
донять и услышать симфонию боя,
последнюю музыку жизни твоей.
Она загремела,
       святая и злая,
и не было звуков над миром грозной.
И, музыки чище и проще не зная,
ты,
  раненный в сердце,
       склонился пред ней.
Навеки.
      И вот уже больше не будет
ни счастья,
      ни бед,
           ни обид,
              ни молвы,
и ласка моя никогда не остудит
горячей, бедовой твоей головы.
Навеки.
Мои опускаются руки.
Мои одинокие руки лежат...
Я в комнате той,
      где последние звуки,
как сильные, вечные крылья, дрожат.
Я в комнате той,
            у дверей,
                  у порога,
у нашего прошлого на краю...
Но ты мне оставил так много, так много:
две вольные жизни —
              мою и твою.
Но ты мне оставил не жалобу вдовью
мою неуступчивую судьбу,
с ее задыханьями,
             жаром,
                 любовью,
с ночною тревогой, трубящей в трубу.
Позволь мне остаться такой же,
                           такою,
какою ты некогда обнял меня,
готовою в путь,
      непривычной к покою,
как поезда, ждущею встречного дня.
И верить позволь немудреною верой,
что все-таки быть еще счастью
                         и жить,
как ты научил меня,
            полною мерой,
себя не умея беречь и делить.
Всем сердцем и всем существом в человеке,
страстей и порывов своих не тая,
так жить,
      чтоб остаться достойной навеки
и жизни
      и смерти
            такой, как твоя.

ПЕРЕД  ЗАРЕЙ

Ни  с того  ни  с  сего
Ты  сегодня  приснился  мне  снова –
Перед  самой  зарей,
Когда  дрогнула  мгла,-
И  негромко  сказал  мне
Хорошее, доброе  слово,
И  от  звука  его
Я  проснулась
И  больше  уснуть  не  могла.
 
Чтоб  его  не  забыть,
Я  почти  без  движенья  лежала.
Занимался  рассвет,
В  петушинные  трубы  трубя…
Вот  и  минула  ночь!
А  ведь  я  за  нее  возмужала.
До  нее  мне  казалось,
Что  я  разлюбила  тебя.

*     *     *                                                
...И впервые мы проснулись рядом
смутным утром будничного дня.
Синим-синим, тихим-тихим взглядом
ты глядел безмолвно на меня.

Есть минута счастья и печали,
и черты меж них не провести...
Именно об этом мы молчали
первым утром страдного пути.

ЧЕЛОВЕКУ В ПУТИ 

Я хочу быть твоею милой.
Я хочу быть твоею силой,
свежим ветром,
       насущным хлебом,
над тобою летящим небом.

Если ты собьешься с дороги,
брошусь тропкой тебе под ноги 
без оглядки иди по ней.

Если ты устанешь от жажды,
я ручьем обернусь однажды,—
подойди, наклонись, испей.

Если ты отдохнуть захочешь
посредине кромешной ночи,
все равно —
     в горах ли, в лесах ли,—
встану дымом над кровлей сакли,
вспыхну теплым цветком огня,
чтобы ты увидал меня.

Всем, что любо тебе на свете,
обернуться готова я.
Подойди к окну на рассвете
и во всем угадай меня.

Это я, вступив в поединок
с целым войском сухих травинок,
встала лютиком у плетня,
чтобы ты пожалел меня.

Это я обернулась птицей,
переливчатою синицей,
и пою у истока дня,
чтобы ты услыхал меня.

Это я в оборотном свисте
соловья.
     Распустились листья,
в лепестках — роса.
             Это — я.

Это — я.
    Облака над садом...
Хорошо тебе?
      Значит, рядом,
над тобою — любовь моя!

Я узнала тебя из многих,
нераздельны наши дороги,
понимаешь, мой человек?
Где б ты ни был, меня ты встретишь
все равно ты меня заметишь
и полюбишь меня навек.

                  Майя Борисова  
НОЧНОЙ ШЕПОТ ГАЛАТЕИ
ОБРАЩЕННЫЙ К УЧЕНИКУ ПИГМАЛИОНА

Перелепи лицо мое, скульптор!
В ладонях мни его, как мнут глину... 
Поторопись меня лепить, скульптор,
а то я снова убегу, сгину.

Твоя каморка так темна, милый,
под лестницей, где белый свет клином...
Пигмалион сейчас пройдет мимо
в опочивальню и меня кликнет.

Он будет ласков, а потом — бешен,
а после в непробудный сон канет.
Он не признается богам, бедный, 
что под его руками я — камень.

Все говорят: Пигмалион — мастер,
он мою душу вызвал из мрака!
А я увидела тебя, мальчик,
и позабыла вмиг, что я — мрамор.

Пигмалион сиял, как грош медный,
касался рук моих, колен, стана,
а я дрожала: что же ты медлишь? 
Ведь для тебя я живой стала!

В легенде холодно мне, как в склепе.
Меня доверие небес давит.
Пигмалион себе еще слепит!
Он тоже, в общем-то не бездарен...

Растрепан факел молодым ветром,
горячий отблеск на твоих скулах.
Чтобы лицо мое — к тебе, вечно, 
перелепи мое лицо, скульптор!

Я умоляю, всех богов ради, —
ведь счастье роздано нам так скупо,
чтоб нам неузнанным уйти рядом,
перелепи мое лицо, скульптор!

                  О.Бергольц  
*      *      * 
Я сердце свое никогда не щадила:
ни в песне, ни в дружбе, ни в горе,
                        ни в страсти...
Прости меня, милый. Что было, то было
Мне горько.
И все-таки всё это - счастье.

И то, что я страстно, горюче тоскую,
и то, что, страшась небывалой напасти,
на призрак, на малую тень негодую.
Мне страшно...
И все-таки всё это - счастье.

Пускай эти слезы и это удушье,
пусть хлещут упреки, как ветки в ненастье.
Страшней - всепрощенье.
                 Страшней - равнодушье.
Любовь не прощает. И всё это - счастье.

Я знаю теперь, что она убивает,
не ждет состраданья, не делится властью.
Покуда прекрасна, покуда живая,
покуда она не утеха, а - счастье.

                   Ю.Друнина  
ТЫ - РЯДОМ 

Ты - рядом, и все прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.

Ты - рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить..
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете!

*   *    *
Ко всему привыкают люди -
Так заведено на земле.
Уж не думаешь как о чуде
О космическом корабле.

Наши души сильны и гибки -
Привыкаешь к беде, к войне.
Только к чуду твоей улыбки
Невозможно привыкнуть мне..

                         Р.Казакова  
*     *     *
Все  говорят , что  ты  упрям  и  груб –
Мужик, мол, от  подметок  до  прически!
А  мне  не  оторвать  горящих  губ
От  губ  твоих, насмешливых  и  жестких.

Пускай  других  разит  субтильный  шик
И  жиденькая  сладость  лимонада…
        Да, грубый
              Да, упрямый,
                        Да, мужик!
Мужик,мужик…
А  что  мне  бабу  надо ?!

ОТГОЛОСОК
 
…Глуха  душа  его, глуха,
Как  ни  ломись, ни  грохай.
И  значит  в  этом  нет  греха,
Что  и  моя  оглохла?
 
Давно  оглохшие  давно
Засохшие  как  прутья
Немое, странное  кино
Все  крутим, крутим, крутим.
 
Нема  душа  его, нема.
Я  говорить  умела,
Но  рядом  с  нею  и  сама
Как  камень  онемела.

Забыты  звуки  и  слова,
К  тому  же – как  нелепо!-
Слепа  душа  его, слепа,
Вот  и  моя  ослепла.

*     *     *
Хочу  прозреть, хочу  опять
Услышать  звуки  речи.
Хочу  сказать, хочу  обнять,
Да  только  нечем, нечем!

Душа  глуха, нема, слепа –
Печальная  личина!
Но  все  еще  болит  слегка
И  значит  излечима.

*     *     *
Чувство любви – это все на пределе.
Что с меня ночь эта жгучая  смыла?
Чувство любви – это  чувство  потери
Краткого мига – целого  мира.

Губы  к губам – чем блаженство оплачено?
Чаша  испита. Прочитана  книга…
Губы  к  губам – и  навеки  утрачено
Предощущенье  этого  мига.

Как  меня  скупо  ты  одаряешь,
Как  не  скупишься  на  обещанья!
Как  это  мудро, что  отдаляешь
Счастье  свершенья – горе  прощанья.

Мы  еще  дети, мы  лишь  попробовали
От  этой  доли, от  этой  чаши –
Канатоходцы, двое  на  проволоке
Над вечным шариком, в бездну  летящим.

*     *     *
Кругами  под  глаза  легли
Все  ночи  снова.
Была  единственность  любви –
И  нет  иного.
Ни  от  чего  не  отступлюсь.
Я  б  и  хотела,
Но  стал  моим  уже  твой  пульс –
Дыханье  тела.
Чем  хочешь  попрекай, кори,-
Все  вины – малость!
Любви  единственность  в  крови
Так  и  осталась.
Я – не  моленье, не  упрек.
Гнев? О  причем  я ?!
Я – то, на  что  меня  обрек
Так  обреченно.
Куда  мы  шли, зачем  сплели
Слова  и  души?
Зачем  единственность  любви,
Любовью  душишь?!
Но  все  приму, но  все  стерплю
Я  вся – в начале,
Я  пригвожденная  к  столбу
Твоих  печалей.
Я  оглушенная – в  глуби
Всей  боли  женской,
Твоя, единственность  любви,
И  казнь, и  жертва.